Деревья кончились. Дорога пошла в гору. А там, на возвышенности, — новый лес. Мрачный — не чета низинному. И два каменных истукана преграждают путь. Грубо высеченные из скальной породы (откуда только взялись в этих лесисто-болотистых местах скалы?) фигуры бородатых воинов. Выше человеческого роста. Много выше… Стоят один подле другого, глядят задумчиво в хмурое небо, пыжатся показать свою значимость.
Аделаида невольно сбавила шаг. Прусские идолы, к которым Вацлав почему-то категорически запрещал приближаться, издали смотрелись довольно зловеще. А плевать! Хватит! Раз уж муженьку лесное бесовское племя оказалось милее и дороже дочери великого Лешко Белого, Агделайды Краковской, его запреты больше ничего не значат для нее. Да и что сделают доброй христианке каменные истуканы при свете дня, под всевидящим оком Создателя? Ночь — время нечисти, а сейчас…
— Стой! Аделаида, остановись!
Княжна обернулась. Вацлав, мчавшийся по ее следам, только-только выскочил из нижнего леса и отчаянно махал руками. Отсюда, сверху, он казался таким маленьким, никчемным и беспомощным! Полячка не сдержала насмешливой улыбки. Утерла рукавом зареванное лицо, побежала дальше.
— Сто-о-ой!
Ну, уж нет! Крики только подстегивали девушку. Ну-ка побегай, побегай, пан Вацлав. Не смог удержать жену подле себя, так теперь давай-ка — поработай ножками!
Вблизи языческие идолы выглядели вовсе и не страшно. Валуны валунами, только большие и немного подбитые неумелыми каменотесами. Ни в какое сравнение не идут эти грубо высеченные прусские статуи с работами придворных краковских мастеров! Аделаида демонстративно прошлась между истуканами, одного даже пнула ножкой. С трудом поборола соблазн показать язык преследователю.
В голове уже возникла озорная мысль: зайти в лес — недалеко зайти, совсем чуть-чуть, чтобы только укрыться за толстыми стволами, и понаблюдать за Вацлавом. А что? Неплохая возможность проверить, так ли уж сильно любит ее муженек, как о том рассказывает. Бросится ли следом, не раздумывая, или смалодушничает, стушуется перед прусскими каменюками? С человеком-то во плоти он драться горазд — это ей ведомо. А вот сможет ли преодолеть страх перед языческими божками?
От того, что сама она решилась преступить запретную границу, сердце переполняла гордость. Обида сменилась азартом. Аделаида аж прыснула от избытка чувств. Сейчас ей предстояло новое развлечение, и до чего же весело было, обернувшись назад, увидеть ужас в глазах Вацлава и его нелепо распахнутый рот.
Княжна, поглощенная опасной игрой, не заметила, что смотрит на нее не только муж-преследователь. За легконогой беглянкой уже наблюдали, ничем пока не выдавая своего присутствия, и чужие глаза. Не одна пара. Наблюдали из Священного леса пруссов.
Глава 15
С тяжелым сердцем Бурцев прошел между фигурами легендарных прусских вождей-воителей Брутена и Видевута. С нехорошими предчувствиями ступил на заповедную территорию. Ох, напрасно не сказал он Аделаиде всей правды. Напрасно утаил от полячки, что опасаться на лесном капище следует вовсе не языческих духов, а их жестокосердных служителей. Теперь девчонке неведомо даже, где таится истинная угроза. Да и до угроз ли ей сейчас. Аделаиде в гневе отказывает элементарное чувство самосохранения. И днем, под ярким солнышком, разъяренную княжну побасенками о нечисти не больно-то и испугаешь.
Хотя… Хотя насчет яркого солнышка — это еще как сказать. Под вековыми деревьями-великанами солнце теперь не казалось ему таким уж ярким. Чаща, где скрылась Аделаида, молчаливо обступила непрошеного гостя, затенила, отрезала от остального мира, будто вобрав в древесный кокон. Нет, вроде бы ничего не изменилось. Никакой явной разницы между нижним лесом и леском на взгорье рациональная часть сознания Бурцева не улавливала. Но… Но как-то по-особенному зловеще выглядели густо растопыренные над головой голые ветви. Не бодро, не успокаивающе, а тревожно скрипело под ногами. А налетевший вдруг ветер сыпанул чужеверцу прямо в лицо снег с еловых лап. Точно сыпанул, словно прицелившись.
Бурцев поежился. Может быть, каменные стражи не столь уж безобидны? Может, души древних прусских героев в самом деле витают над языческим святилищем и гонят чужаков прочь? Может, оживший лес уже поглотил глупышку Аделаиду всю без остатка и теперь готовится закусить новой жертвой? А что, в конце-то концов, он уже испытал однажды силу древней магии. На собственной шкуре испытал. Ведь именно реконструированный неоскинхедами колдовской обряд арийских эзотериков забросил его в прошлое. И кто знает, чего следует ожидать теперь от заклинаний прусских жрецов-вайделотов?
Бурцев тряхнул головой. Хватит, а?! Пора избавляться от наваждения. Он двинулся дальше — по протоптанному в снегу следу. Беглянка зайцем петляла меж деревьев. И… И похоже, не только она! Много, слишком много вокруг следов для одной-то девчонки. Кто ж тогда его путает? Люди? Духи? Духи вообще-то следов не оставляют. Или все же оставляют? Тут всякое может статься…
И Бурцев крикнул:
— А-де-ла-и-да!
Отозвалось:
— Аиа-аиа-аиа…
Подумав, добавил дурацкое:
— Ау!
— У-у-у! — вновь глухо откликнулся лес. Однако! Зябко как-то на душе… Но все равно княжну сейчас надо спасать, а не ужастики фантазировать. Глубокий вздох. Пот — со лба. Вытер, стряхнул — аж с руки брызнуло. Зато вроде отпустило. Да, слабоваты будут прусские колдуны и божки их священной чащобы. Только и хватает силенок, что мороку напустить. Хотя какой там морок! Самовнушение иногда похлеще магических заклятий будет. Поддашься — застращаешь сам себя до потери пульса.
Огляделся. Лес вокруг как лес. Обычный зимний еще, хоть начало весны на календаре. Ну, а то, что шумливый такой, и снегом сыплет — так ведь на взгорье вырос. Любой ветерок теперь ловит безлистыми ветками и пушистыми хвойными лапами. А поймав, не сразу выпустит. Помусолит сначала, поболтает меж ветвей и только потом…
Стоп! Вот это уже точно не ветер! То ли женский вскрик, то ли всхлип? То ли просто показалось? Нет, вот снова!
Бурцев пригнулся, мягко — по-кошачьи — побежал на звук, глянул из-за толстого шершавого ствола. Следы. Примятый снег. Еще следы. И еще. Много следов. Больше, чем раньше. Нет, княжна точно так наследить не смогла бы. Трехэтажное древнее русское ругательство сорвалось с губ. Простое и в то же время витиеватое, изощренное. Странно оно, наверное, прозвучало в святилище пруссов. Но вовсе не местных богов крыл сейчас отборным матом Бурцев и даже не жрецов Священного леса, а себя неразумного. Дурак ведь дураком: бросился сгоряча в погоню за глупышкой Аделаидой, а сам оплошал непозволительно: не захватил никакого оружия. Чем теперь от фанатиков-вайделотов отмахиваться? Хотя какое там! С тяжелым мечом, секирой или копьем он вообще вряд ли угнался бы за прыткой полячкой. Да и кто знал, что княжна побежит именно к запретной чаще?
Хрясь! Бурцев выломал прочный увесистый сук, оборвал ветви. Вы уж простите, господа пруссаки, но одним осквернением Священного леса больше, одним меньше — это уже не важно, а чужую жену вы все-таки вернете. И вернете в целости и сохранности. Иначе тевтоны покажутся вам невинными ангелочками. Палка хорошо лежала в руке. И по весу и по длине смахивала на милицейскую дубинку. Что ж, вспомним омоновскую молодость…
Еще один вскрик. Все, направление ясно. Понятно и кто кричит. Диким вепрем Бурцев ринулся вперед. Знать, судьба у него такая — всю оставшуюся жизнь гоняться за строптивой полячкой и вызволять ее из беды.
Глава 16
— … реть вам вовеки в геенне огне…
— … долов каменных на головы ваши твердоло…
— … жидает вас участь всех язычников греш…
Нет, Аделаиду не мучили, не убивали, не приносили в жертву. Пока не приносили. Связанная княжна разорялась, лежа посреди большой утоптанной поляны под не просто огромным, а чудовищно огромным — Бурцев и не подозревал, что такие вообще существуют в природе, — дубом.